Неточные совпадения
Он был верующий человек, интересовавшийся
религией преимущественно в политическом
смысле, а новое учение, позволявшее себе некоторые новые толкования, потому именно, что оно открывало двери спору и анализу, по принципу было неприятно ему.
Она знала вперед, что помощь
религии возможна только под условием отречения от того, что составляло для нее весь
смысл жизни.
Я приставал к нему часто с
религией, но тут туману было пуще всего. На вопрос: что мне делать в этом
смысле? — он отвечал самым глупым образом, как маленькому: «Надо веровать в Бога, мой милый».
Он и был твердо уверен в своей правоте, как не может не быть уверен в правоте здравого
смысла всякий образованный человек нашего времени, который знает немного историю, знает происхождение
религии вообще и о происхождении и распадении церковно-христианской
религии.
Поэтому, как бы высоко, по видимости, эта германская
религия ни возносила человека, она, в конце концов, в глубочайшем
смысле отрицает человека, как самобытное религиозное начало.
Огромный
смысл явления машины — в том, что она помогает окончательно порвать с натурализмом в
религии.
Попавшись невзначай с оргий в тюрьму, Соколовский превосходно себя вел, он вырос в остроге. Аудитор комиссии, педант, пиетист, сыщик, похудевший, поседевший в зависти, стяжании и ябедах спросил Соколовского, не смея из преданности к престолу и
религии понимать грамматического
смысла последних двух стихов...
Думая о себе, я прихожу к тому заключению, что мной движет восстание против объективации, объективации
смысла, объективации жизни и смерти, объективации
религий и ценностей.
Появление
религии прогресса и социализма обостряет религиозно-эсхатологическую проблему, ставит перед христианским сознанием вопрос о религиозном
смысле истории и ее завершении, служит возрождению религиозному, связанному с обетованиями и пророчествами.
Если Христос — Сын Божий, Логос, то мир имеет
Смысл и у меня есть надежда на вечное спасение; если Христос — человек, то мир бессмыслен и нет для меня
религии спасения.
Учение о прогрессе, о
смысле истории неизбежно предполагает благодатное завершение истории, конечный исход, конец истории, ту или иную эсхатологию; в эсхатологии — пафос
религии прогресса, душа ее.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской философии и
религии, отрицание
смысла конкретной истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец истории мира.
В язычестве было подлинное откровение Божества, точнее, откровение мировой души, но открывалась там лишь бесконечная божественная мощь;
смысл оставался еще закрытым, и
религия любви еще не явилась в мир.
Он тоже, как и брат его атеизм, вышел из отчаяния, в противоположность католичеству в
смысле нравственном, чтобы заменить собой потерянную нравственную власть
религии, чтоб утолить жажду духовную возжаждавшего человечества и спасти его не Христом, а тоже насилием!
Ну, конечно, смирение есть громадная сила в этом
смысле, я это допускаю, — хотя и не в том
смысле, в каком
религия принимает смирение за силу.
Оба утверждают, что общество без
религии все равно что тело без души, но, в то же время, оба придают своей религиозной практике глубоко различный
смысл.
— То есть в том
смысле, что чем хуже, тем лучше, я понимаю, понимаю, Варвара Петровна. Это вроде как в
религии: чем хуже человеку жить или чем забитее или беднее весь народ, тем упрямее мечтает он о вознаграждении в раю, а если при этом хлопочет еще сто тысяч священников, разжигая мечту и на ней спекулируя, то… я понимаю вас, Варвара Петровна, будьте покойны.
Сущность всякого религиозного учения — не в желании символического выражения сил природы, не в страхе перед ними, не в потребности к чудесному и не во внешних формах ее проявления, как это думают люди науки. Сущность
религии в свойстве людей пророчески предвидеть и указывать тот путь жизни, по которому должно идти человечество, в ином, чем прежнее, определении
смысла жизни, из которого вытекает и иная, чем прежняя, вся будущая деятельность человечества.
На это-то требование и отвечает особенная способность человечества выделять из себя людей, дающих новый
смысл всей жизни человеческой, —
смысл, из которого вытекает вся иная, чем прежняя, деятельность. Установление этого, свойственного человечеству в тех новых условиях, в которые оно вступает, жизнепонимания и вытекающей из него деятельности и есть то, что называется
религия.
Говорили о
религии — ирония, говорили о философии, о
смысле и целях жизни — ирония, поднимал ли кто вопрос о народе — ирония.
Этого для княгини было довольно, потому что у самой у нее
смысл жизни был развит с удивительною последовательностью. Сама она строго содержала уставы православной церкви, но при требовании от человека
религии отнюдь не ставила необходимым условием исключительного предпочтения ее веры пред всеми другими. Совсем нет… она не скрывала, что «уважает всякую добрую
религию».
— А потому, что если бы вы имели его достаточное количество, так и не возбудили бы даже вопроса: крестить ли вам вашего сына или нет, а прямо бы окрестили его в
религии той страны, в которой предназначено ему жить и действовать, и пусть он сам меняет ее после, если ему этого пожелается, — вот бы что сказал вам здравый
смысл и что было бы гораздо умнее и даже либеральнее.
Если в старину, когда каждый народ подчинялся одной неограниченной власти своего верховного обоготворяемого владыки и представлялся сам себе как бы островом среди постоянно стремящегося залить его океана, если тогда патриотизм и имел
смысл и представлялся добрым делом, то в наше время, когда пережитое уже народами чувство требует от людей прямо противоположного тому, чего требует их разум, нравственное чувство,
религия — признания равенства и братства всех людей, патриотизм не может представляться не чем иным, как только самым грубым суеверием.
Таинство представляет собой столь же необходимый и даже, можно сказать, гносеологически неустранимый атрибут
религии, как и молитва; поэтому, помимо их религиозного постижения, следует понять и этот их гносеологический
смысл.
В наши дни христианству приходится на этой же почве сталкиваться с гуманизмом, с его
религией человекобожия, для которой «общественность» приблизительно соответствует святости, ибо в ней заключается именно то «единое на потребу», что в себе самом имеет оправдание и
смысл.
В этом
смысле Шлейермахер неоднократно сравнивает
религию с музыкой, искусством без слов, из одних чистых настроений (53, 62–63).
Но что получается, если перевернуть отношение между
религией и моралью вверх ногами и провозгласить, что Добро (в этическом
смысле) и есть Бог, иначе говоря, что
религия исчерпывается этикой?
Для того чтобы правомерно поставить этот вопрос в трансцендентальном
смысле, не нужно еще предрешать вопроса о характере
религии и данном ее содержании; достаточно лишь того, чтобы можно было и относительно
религии поставить то же самое если, какое подразумевается относительно науки, этики, эстетики: если. она есть.
Религия вне морального ее трактования кажется ему идолопоклонством — Abgötterei [«Идолопоклонство в практическом
смысле — это все еще та
религия, которая мыслит высшее существо со свойствами, по которым и нечто другое, а не моральность сама по себе может быть подходящим условием для того, чтобы сообразоваться с его волей во всем, что в состоянии делать человек» (там же С. 497).].
Религия есть психологизм в том только
смысле, что она представляет совокупность фактов психологической жизни, осуществляющихся в конкретной индивидуальной психике.
Искусство, посвящая себя
религии, сделалось ее ancilla, играя служебную роль, а отношение к нему было утилитарное, хотя и в самом высшем
смысле.
Трансцендентное в самом общем
смысле, т. е. превышающее всякую меру человеческого опыта, сознания и бытия, вообще «этого мира», дано в первичном религиозном переживании, поскольку в нем содержится чувство Бога, — это есть основная музыка
религии.
В этом
смысле догмат есть интегральная часть
религии.
В этом
смысле понимается и идея «откровения» и «откровенной»
религии: «откровенная (geoffenbarte)
религия есть очевидная (offenbare), ибо в ней Бог стал вполне очевидным.
Истины
религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом
смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских вопросов, так определяет взаимоотношение между общей философией и религиозной философией: «Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки религиозного сознания из отношения, заложенного в религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
В этом — пафос ветхозаветной
религии, и в этом
смысле она является действительно противоположной космизму и антропоморфизму язычества.
Относительно науки о
религии уместно поставить тот же самый вопрос, что и относительно религиозной философии: нужна ли для
религии наука о
религии, имеет ли она положительный религиозный
смысл или ценность?
В этом
смысле христианство есть абсолютная
религия, ибо именно в нем до конца обнажается основная религиозная антиномия и изживается с наибольшей остротой: здесь ощущается и совершенная близость Бога, но и с тем большей силой чувствуется Его удаленность.
Во избежание недоразумений прибавим, что понятие «божество, бог» берется нами пока в самом широком и неопределенном
смысле, объемлющем различные
религии, как формальная категория, применимая ко всевозможному содержанию.
Они могут получить жизненное значение лишь после того, как интимное, лично-религиозное переживание откроет их живой
смысл, причем кафолическая природа
религии побуждает особенно чтить историческое предание.
Когда Бог станет «всяческая во всех», не будет
религии в нашем
смысле, станет не нужно уже воссоединять (religare) разъединенного, не будет и особого культа, ибо вся жизнь явится богодейственным богослужением.
Религия, в отличие от философии, не кончается трансцендентным, но им начинается, и лишь в дальнейшем ее развитии постепенно раскрывается его
смысл и значение.
«Тайной» в обычном
смысле не является природа Божия, — говорит Гегель, выдавая в этих словах основную тайну своего собственного (да и Шеллингова) философствования, — и менее всего в христианской
религии: здесь Бог дал познать себя, показал, что Он есть; здесь Он раскрыт.
Истинная
религия только одна, хотя от этого и не становятся обманом другие, в каком-то ином
смысле тоже «откровенные»
религии.
Религия имеет в своих основах опытный, можно сказать, эмпирический характер (конечно, понятие опыта берется здесь в расширенном
смысле), а потому не может быть установлена одной философской «дедукцией» или мистическим «гнозисом».
В этом
смысле понятие безбожной
религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо
религии именно и состоит в опытном опознании того, что Бог есть, т. е. что над миром имманентным, данным, эмпирическим существует мир иной, трансцендентный, божественный, который становится в
религии доступным и ощутимым: «
религия в пределах только разума» [Название трактата И.
Сказанное не мешает нам резко отрицательно относиться к тому, что можно назвать положительным богословием у Канта, или его «моральной теологии», где он, изменяя собственной высшей точке зрения, возвращается к рационализму и строит безвкуснейшую (в религиозном
смысле) «
религию в пределах только разума».
Вообще «настроение», «переживание», понимаемое в совершенно имманентном
смысле, доминирует в религиозной жизни Германии XIX века; достаточно назвать двух современных представителей имманентизма в
религии — Трёльча и Германа [Воззрения Трёльча изложены в ряде его статей в различных протестантских энциклопедиях и во 2‑м томе полного собрания его сочинений: Ernst Troeltsch.
И однако, если мы всюду применяем генетическое и трансцендентальное рассмотрение и от факта отличаем его
смысл и значение, то совершенно то же самое должно иметь место и в
религии.
В известном
смысле можно сказать, что
религия вообще социальна, есть социальная связь.